ФОРУМ БИБЛИОТЕКИ

"Тарковский создал картину, в которой появляется какой-то остров, а на нем домик. И когда я слышу о домике и острове, то выхожу из себя от возмущения". Кроме домика и острова Станиславу Лему в фильме Тарковского не понравилась родня главного героя "и даже какая-то его тетя", но прежде всего —- мать. "А "мать" — это "Россия", "Родина", "Земля", что меня уже порядочно рассердило", откровенничал польский классик в частной беседе с соотечественником. В общем, "вечный спор славян" продолжился на этот раз в глубоком космосе.

Но больше всего возмущало Лема, конечно, то, что экранизировать футуристический "Солярис" взялся традиционалист: "Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот!" Еще до того, как начались съемки, писатель уже возненавидел фильм Тарковского: Лем провел шесть недель в Москве, обсуждая с режиссером концепцию фильма, жутко с ним поссорился, обозвал дураком и уехал домой, оставив Тарковского делать из "Соляриса", как он сам говорил, "Преступление и наказание". Но мечте Лема увидеть вторую "Космическую одиссею 2001" с хорошими спецэффектами, а не развернутый комментарий к картине Рембрандта "Возвращение блудного сына", не суждено было сбыться не только на Востоке, но и на Западе: версию Стивена Содерберга писатель даже не посмотрел, ограничившись разгромными рецензиями критиков.

Отношение Алана Мура ко всем экранизациям его творений исчерпывается, в общем-то, одной формулировкой — "голливудские уроды, руки прочь от моих комиксов!". Комиксы, впрочем, принадлежат Муру, чьим соавтором часто выступает художник Дэйв Гиббонс, лишь наполовину, так что единственным инструментом борьбы с голливудскими уродами остается для него 1) снять со скандалом свое имя с титров 2) обозвать нехорошими словами режиссера 3) упражняться в остроумии, проклиная очередную экранизацию и всех, кто за ней стоит. Последнее, учитывая, что Мур — практикующий друид, поклоняющийся древнеримскому божеству змеи, совсем не шутка.

Если в отношении "Лиги выдающихся джентльменов" или "Константина" понять такую позицию было еще можно, то в случае с "Хранителями", которые понравились даже самым ортодоксальным фанатам Мура, британец все же перегнул палку. Тут досталось на орехи и "глупому гомофобу" Заку Снайдеру, и "инфантильным зрителям, которых Голливуд окормляет жеванными червяками". Зак Снайдер, большой поклонник Мура, очень от этого растроился.

Это сейчас журналисты готовы носится за британским фриком, чтобы увековечить в своих СМИ еще одну порцию оскорблений в адрес Зака Снайдера, а в 70-х мнение авторов об экранизациях их произведений никого особенно не интересовало. Авторы были мужественными, скромными людьми: они получали гонорар за фильм, и тихо заливали свою оскорбленную гордость в каком-нибудь паршивом баре. Вот и точка зрения Кена Кизи на фильм Милоша Формана так и осталась бы тайной, не оброни писатель в разговоре с Чаком Палаником, что всегда ненавидел этот фильм. О чем Паланик и поспешил сообщить в предисловии к знаменитому роману. Узнать мнение Кизи в подробностях уже нельзя: в 2001 году писатель умер.

Филип Дик, как и всякий литератор, которого упорно не экранизировали, не любил кино, а на вопрос, какой научно-фантастический фильм впечатлил его сильней всего, вспоминал "Близкие контакты третьего вида", которые не показались ему фантастическими вообще, потому что писатель отлучился в туалет за десять минут до окончания картины. Известно, что от сценария "Бегущего по лезвию бритвы" Дик пришел в ярость и даже подумывал наложить запрет на экранизицию или, на худой конец, снять свое имя с титров, последовав примеру Роджера Желязны. Трактовка Ридли Скоттом его повести "Грезят ли андроиды об электроовцах" казалась ему категорически неверной, персонаж Гаррисона Форда — вульгарной копией настоящего Рика Декарда, не говоря о том, что ключевой образ — собственно электрическую овцу, которую держит у себя дома главный герой — в сценарии просто вырезали. Дик, умерший незадолго до премьеры, так и не увидел "Бегущего по лезвию" полностью — писателю показали лишь кадры со спецэффектами, которыми он остался доволен. Но нет никаких сомнений, что если бы фантаст не отлучился в туалет и увидел позорный хэппи-энд "Бегущего по лезвию", творение Скотта показалось бы ему еще менее фантастическим, чем фильм Спилберга.

Кинг так возненавидел фильм Кубрика, что в качестве альтернативной версии "Сияния" сам спродюсировал телесериал — ничем не примечательное зрелище, в котором, однако, сделано "все по правилам". До сих пор имея зуб на киноклассика, Кинг при этом вполне лояльно относится к прочим, откровенно посредственным, экранизациям своих романов. В 1986-м писатель решил показать городу и миру как должен выглядеть образцовый "фильм по Кингу" и сел в режиссерское кресло сам. Результатом стало "Максимальное ускорение" — беспощадный трэш 80-х про взбесившиеся грузовики.

В 90-х писатели были уже достаточно умны, чтобы скорчить кислую мину по случаю неизбежной экранизации своего бестселлера, а сразу после ее премьеры поменять выражение лица на прямо противоположное. Так, Энн Райс, заручившись поддержкой многочисленной армии фанатов, целый год вела шумные боевые действия против "Интервью с вампиром", требуя поменять Тома Круза на Рутгера Хауэра. После премьеры, однако, оружие было сложено, Круз оказался "милашкой", фанатам же осталось проглотить пилюлю и сдаться на милость голливудскому маркетингу.

Собственно, к 90-м годам невыплата зарплаты осталась единственной уважительной причиной, по которой писатель мог возненавидеть экранную версию своего романа: творческие расхождения с Голливудом остались в прошлом и волновали лишь честных шестидесятников, самоуверенных упрямцев типа Кинга, или британских друидов, как Алан Мур, от которых мало чего зависело. Несмотря на сборы в 600 миллионов долларов и 20-миллионный гонорар Тома Хэнкса, продюсеры "Форреста Гамп" имели наглость заявить писателю Уинстону Груму, что фильм убыточный, не выплатили автору ни цента и даже не упомянули на оскаровской церемонии, где фильму вручили шесть статуэток. Единственный положительный итог — Грум отказался продавать права на второй роман, так что сиквела "Фореста Гампа" не предвидится.

Хаяо Миядзаки всю жизнь мечтал экранизировать цикл романов о Земноморье Урсулы Ле Гуин. В какой-то момент писательница, уяснившая наконец, что Миядзаки — не "какой-то японец", канючивший у нее в 80-х права на экранизацию, а великий режиссер — тоже размечталась, чтобы "Земноморье" экранизировал именно он. Получив добро, Миядзаки экранизировал фэнтези, но оказался он не Хаяо, а Горо — сыном режиссера, о существовании которого Ле Гуин узнала во время закрытого показа фильма. От последовавших объяснений, что режиссер-отец был занят на другом проекте, Ле Гуин рассвирипела еще больше и разразилась на своем сайте гневным письмом, из которого следует, что писательницу элементарно надули, подсунув другого Миядзаки.

У отца-основателя киберпанка накопилось достаточно поводов ненавидеть экранизации своих вещей. Сначала нечто маловразумительное, но с чипом в голове, изображал на экране Киану Ривз в "Джонни-мнемонике". Потом Абель Феррара сотворил нечто маловразумительное, испортив "Отель "Новая роза" — другой рассказ из того же сборника "Сожжение Хром". Последней каплей станет "Нейромант" от прилежного голливудского корейца, клипмейкера Бритни Спирс и создателя "Крутящего момента" Джозефа Кана. Вежливый Гибсон, продавший права на свой главный роман еще в 80-х, наблюдал за провалами своих рассказов с ледяным спокойствием. Но вот какие проклятия издаст наконец писатель через два года, когда главного хакера всех времен сыграет Хайден Кристенсен, остается только догадываться.

Природа конфликта между литературой и кино хорошо просматривается на примере "Военно-полевого госпиталя" Роберта Олтмана. Когда писатель-ветеран Ричард Хукер увидел команду укуренных хиппи, решивших снимать кино по его роману, он тут же побежал жаловаться во все инстанции, хотя кого, как ни будущих хиппи и раздолбаев он увековечил в своей военно-полевой комедии? Олтман отвечал Хукер взаимностью, называя автора расистом, а его роман дрянью. На том и разошлись: Олтман получил "Золотую пальмовую ветвь" в Каннах, Хукер — "Оскара" за лучший сценарий. Ничего не получил только Доналд Сазерленд — единственный, по его признанию, кто во время съемок не дул, не курил и не ширялся.

Перед тем, как наступить на любимую мозоль Стивену Кингу, Кубрик, отлично разбиравшийся в литературе, и вообще — самый, наверное, "литературный" режиссер, получил тихий, но болезненный выговор от Энтони Берджеса. Берджес не просто возненавидел кубриковский "Заводной апельсин". Он возненавидел его концептуально: точку зрения Берджеса на фильм Кубрика до сих пор приводят в качестве примера, демонстрирующего отличие кино от литературы в худшую, естественно, сторону. Главный вывод: чтобы сделать хороший фильм, нужно в какой-то момент просто забыть о ее существовании. Как забыл Кубрик о финальной главе "Заводного апельсина". Останься она в сценарии — и герой Малколма Макдауэлла раскаялся бы в своих злодеяниях против человечества. Вы в это верите? Мы — не очень.

Сюзан Орлеан очень обрадовалась, узнав, что по ее нон-фикшну про фрика, воровавшего орхидеи во флоридском заповеднике, будут снимать фильм. Она же очень не обрадовалась, узнав, что одним из героев фильма автор сценария Чарли Кауфман сделал стареющую хиппушку по имени Сюзан Орлеан, неравнодушную к запрещенным веществам и совершающую развратные действия с главным героем ее книги. Вот здесь-то все линии и сходятся: писатели ненавидят фильмы, потому что не видят в них себя любимых. А когда видят в них себя любимых — ненавидят еще больше. И не будет им никогда спокойствия

Жизнь как в театре
Оказавшись перед лицом невозможности снимать на натуре, режиссер Джо Райт пошел на неожиданный и даже дерзкий ход. Вместо того, чтобы пытаться воспроизвести русские дворянские усадьбы на английской земле, он поместил все действие многопланового толстовского романа в специально выстроенный в студийном павильоне театр.
По словам режиссера, на это решение его подтолкнула мысль, найденная им в очень популярной книге британского историка Орландо Файджеса "Танец Наташи": высшее общество Санкт-Петербурга всю свою жизнь проживает будто на театральной сцене.
Замкнутое пространство театра оказывается внезапно разомкнутым: герои фильма живут и на сцене, и в зале, и бесконечных закутках и закоулках кулис. Театр-метафора преобразуется то в залы и лестницы дворца, то в деревенскую усадьбу, то в вокзальный зал, куда въезжает засыпанный снегом паровоз, а то вдруг темный интерьер распахивается, открывая бескрайние просторы заснеженного русского поля или стилизованный, усыпанный цветами луг.
В некоторых сценах режиссеру удается добиться настоящей магии – камера скользит, перемещаясь из пространства в пространство, создавая эффект непрерывного движения, сродни не столько также перенесенному в интерьер, но бесконечно статичному "Догвиллю" Ларса фон Триера, сколько плывущему по великолепию Зимнего дворца "Русскому ковчегу" Александра Сокурова и даже минималистским, перетекающим из образа в образ, завораживающим лентам польского режиссера Збигнева Рыбчинского.
В других откровенная условность кинематографического приема проседает: то, что было бы уместно для фантасмагорий Гоголя или сказочного магического реализма Лескова, оказывается слишком легковесным и сковывающим для передачи глубины и объема толстовской прозы. С другой стороны, для такой выламывающейся из натурализма условности излишне тяжеловесными и перегруженными кажутся тщательно продуманные и любовно снятые интерьеры, костюмы и грим.

Нетрадиционное прочтение
Переход к такого рода нетрадиционному прочтению классического романа может показаться для режиссера Джо Райта неожиданностью. До сих пор он снимал классические, костюмные драмы, как и "Анна Каренина" покоящиеся на прочной литературной основе. Два самых известных его фильма – тоже экранизации: "Гордость и предубеждение" по роману Джейн Остин и "Искупление" по книге современного английского писателя Иэна Макьюэна. Хотя, быть может, в новом фильме вдруг проявились далекие впечатления детства: родители Джо Райта были основателями кукольного театра на севере Лондона.
Было бы совершенно неверным, однако, предположить, что за экспериментальной формой кроется непочтительное и уж тем более пренебрежительное отношение к нравственной и философской проблематике толстовского романа. "Каждый, как может, пытается научиться любить", - так Джо Райт определяет смысл "Анны Карениной".
Именно исходя из этого – огромного, мучительного, трагического - разнообразия любви Стоппард и Райт сознательно стремились избежать слишком распространенной почти для всех киноверсий "Анны Карениной" ловушки – сдвига в глубокую периферию экранного действия, а то и вовсе забвения линии Левина. Левин – толстовское alter ego, чистый нравственный идеал, противостоящий трагическому треугольнику страсти Анны, мертвящей холодности Каренина и легковесности Вронского.

Страстная Найтли, неожиданный Лоу, неубедительный Джонсон
Анну убедительно и страстно играет Кира Найтли. 27-летняя актриса, ставшая благодаря всемирной славе "Пиратов Карибского моря" одной из самых известных (и высокооплачиваемых) кинозвезд мирового кино, настойчиво пытается доказать миру (и самой себе?), что она - не только звезда, но и настоящая актриса, которой подвластны любые, самые серьезные роли.
Она играла в обоих упомянутых фильмах Джо Райта, а недавно блеснула в роли Сабины Шпильрейн в очень интересной ленте Дэвида Кроненберга "Опасный метод". Да и к русской классике она обращается не впервые – еще в 17 лет ей довелось сыграть Лару в телеэкранизации "Доктора Живаго".
Каренин – Джуд Лоу. Ход, который многим может показаться неожиданным и необычным. Образ замкнутого, бездушного чиновника, оставшийся в памяти зрителей старшего поколения по очень яркой, но все же несколько однобокой трактовке роли Николаем Гриценко в советской экранизации 60-х годов, с тех пор претерпевает радикальные изменения. Уже Сергей Соловьев в своей недавней экранизации пригласил на роль Каренина актера безусловно положительного обаяния Олега Янковского. Так и Лоу, до недавно времени герой-любовник, оказавшись в роли обманутого мужа, вскрывает и трагедию, и достоинство этого человека.
Пожалуй, наименее убедителен в фильме Вронский. 21-летний Аарон Джонсон привлек к себе внимание ролью молодого Джона Леннона в фильме Сэм Тейлор Вуд "Стать Джоном Ленноном" (Nowhere Boy). На смену нервной острой графике той роли пришла блондинистая – дабы подчеркнуть легковесность героя – смазливость. Трудно понять, чем такой, по остроумному замечанию одного из коллег-критиков, "белый пудель" мог привлечь страстную и умную Анну. Разве что он просто заполнил пустоту в ее душе…
В российский прокат фильм выйдет еще не скоро – только в феврале следующего года. На широкий успех на родине героев авторы фильма не рассчитывают – в лучшем случае, как сказал продюсер Пол Вебстер, он попадет там в скромную, хоть и престижную, нишу арт-хауса. На Западе же продюсеры рассчитывают на широкий кассовый успех. Насколько оправданы их ожидания, покажет уже первый уикенд проката фильма в Британии.